Прикинул тут на бумажке – пятница-то седьмая выходит. Число магическое, непростое. Надо бы сказку правильную рассказать, все равно как-то так выходит, что все темы, которые себе намечал, уже кончились, а новые пока вроде не придумались. Да и 07.07.07 на носу, тоже дата замечательная, в наших краях нечастая.

Сел сказку складывать вечером, думал коротко будет, а оно как понеслось... На силу остановился. Спать пошел. В общем, вот вам сказка специальная, семипядничная. Читайте, коли заняться нечем больше.

Толи давно, а толи недавно, а может и вовсе после этого, жили-были на свете три брата. Жили, как заведено: друг за друга держались, заветы предков блюли, чтобы дружно и чай с сахаром по вечерам обязательно. Дурнем младшего звали, а как же без этого? Бывало вот выйдет во двор ночью старший брат, наступит на грабли и лежит – охает. Тут встанет средний, расправит плечи свои и тоже выходит. И тоже на грабли. И рядом со старшим в бурьян ложится. Ну младшему, как ни кручинься, да делать нечего… В общем, полное взаимопонимание и взаимовыручка, так везде втроем и попадались. Да только сказка не здесь схоронилася, присказка это, сказка впереди будет.

Как-то вышел младший брат во двор на небо посмотреть. Звезды тем летом особенно большие были, редко кто мог не засмотреться, много лбов порасшибали о стены и березки стройные тогда. Смотрит – за сараем сполохи, будто бы горит что-то. Свистнул он братьев особым свистом условленным, а сам схватил ведро и вперед помчался. За сарай забежал и обомлел, только ведро звякнуло. Танцует птица огненная красоты невиданной, машет крылами, песню поет. Допела, на него глянула, да только он ее и видел. Взвилась в небо и исчезла, будто и не было вовсе. Да как не было? Разве забудешь такое? Стоит он, глазами хлопает, в кедах червленых вода колодезная хлюпает. Тут братья прибежали, с багром и наковальней, пожар тушить. «Где горит?» - спрашивают. Посмотрел он на них и в дом тихо пошел. Там сел и сидит, даже от чая отказался, а когда уже и на грабли, в свою очередь, не пошел, взволновались братья не на шутку. Водкой пробовали отпаивать – не пьет, по спине колотили – сидит в стену смотрит. Журнал позорный басурманский в сундуке откопали, сами засмотрелись, а он даже и не взглянул. Поняли братья, что дело плохо, взяли за ноги, в лес к знахарке потащили. Пришли к ее избушке замшелой, пот со лбов отерли, а младший-то все лежит, в небо смотрит. Кликнули бабку, вышла она к ним. Посмотрела-посмотрела, подошла да в глаза младшего и заглянула. Потом вздохнула. Плохо дело – говорит. Пожар-птицу он видел, теперь не отпустит. На ноги-то, конечно, я его поставлю, но прежним он никогда не будет отныне, везде искать ее станет, пока не найдет или не выйдет срок его на земле нашей.

Достала из аптечки экстракт спирта нашатырного, что в дальней чаще нашла, плеснула на тряпицу, к носу младшего поднесла. Тот полежал-полежал да как вскочит! Только, говорит, не глядите в глаза ему пока, птица там отражается. Ночью особо. Заглядитесь - пропадете, станете втроем по свету мыкать. Поблагодарили они ее в денежном эквиваленте, домой пошли. Ночи дождались и ну младшему в глаза смотреть, любопытно же! К утру все втроем на лавке в стенку и пялились с печалью неземной на рожах своих простонародных.

А как солнце встало – засобирались в дорогу, пожар-птицу искать. Рассудили так, что к солнцу идти надо, не иначе там она обитает. Газ перекрыли, дверь в избу на замок закрыли и в путь пустились, так и не оплатив долгов за вывоз мусора и электричество. Вышли из деревни, перекрестились, только в тех краях их и видели.

Поля бескрайние сменяли леса широкие, леса широкие – горы высокие. Города, само собой, по пути попадались. Где братья концерт дадут – про кошку и четыре ноги у них очень трогательно получалось, а где поденщиками устроятся. Спорилась в их руках работа, особенно творческая - если яму надо организовать или забор покрасить, лучше мало кто справлялся. Лопаты только ломали, случалось, но копали душевно. Долго ли, коротко ли блуждали братья, мне не ведомо, сохранились об этом лишь воспоминания смутные да свидетельства ненадежные. Говорят, пришли раз в стольный град, что на болотах и реке огромной и зашли прямо к императору, как раз гардеробы свои от хлябей речных апосля наводнения сушившему. Только лишь взглянул на них император – оставайтеся у меня, говорит. Втревожены мы знамениями недобрыми: дня третьего в Иркутске видели чудище Лох-несское в берете растаманском, в Брянске партизанам Д’Арт Вейдер вновь являлся, насилу отбились, а надысь так и вовсе мыши кота сожрали, что по любому разумению свидетельством бед грядущих является. Парни вы, вижу, ладные, здоровые. Призовем вас в армию, сапоги дадим да пилотки, будете мне резиденцию в лесах дремучих строить, начальником над вами доброго молодца Прапорщика поставлю. Сердечно поблагодарили братья императора за теплый прием и ушли ночью не прощаясь через окно, их потом еще долго Прапорщик с милицией по дворам-колодцам разыскивал, да все тщетно. Очень император расстроен был.

Другой раз прибыли в город невест Иваново. Сбежались невесты и давай их умасливать, одна пирог испечет, другая песню затянет, третья цитатами из камасутры хвалится, глаза разбегаются! Умоляли остаться с ними, но не поддались братья уговорам девичьим. Встретились по утру рано, как условились, на площади городской и прочь из города двинули. Кто с пирогом, кто с рубахой новой, ибо иная цель их влекла, разумению бабьему неподвластная. Невесты было погоню организовали да куда там! Тех, у кого пожар-птица в глазах отражается и не догнать вовсе.

Так бы и мыкали братья втроем по свету, да только судьбе иное угодно было. Пришли как-то они к скале высокой, над окрестностями нависавшей. Чую, младший говорит, надо мне вверх лезть, там к солнцу ближе. Полезли вместе! Но братья отказались – не человечье это дело по стенам лазать, обезьянство какое-то. «Ну, как хотите» – младший брат молвил и вверх полез. Сорвался несколько раз, но худо-бедно до полки скальной добрался. Смотрит – стоит шалашик убогий, а возле него дедушко седой как лунь притулился.

-Добро вам, дедушко – говорит.

-Добро, коли не шутишь. Куда это ты, молодец? Дело пытаешь аль от дела лытаешь?

-Дело пытаю, дедушко. К солнцу пути ищу, пожар-птицу найти надобно!

-Экое баловство замыслил. Что тебе в том?

-Да не могу не искать ее более. Душа болит. Только о ней и думаю, только с ней и разговариваю в мыслях.

-Вот оно как? Да, дело не легкое, хлопец, затеял, скалы здесь больно крутые, просто так не одолеешь.

-Да, мне все по плечу, дедушко!

-Ну по плечу так по плечу. Молвил дед и в бороду засмеялся.

Отдохнул младший брат немного и вновь вверх полез. Да все никак не получалось выше головы вылезти. Всю рубаху ивановскую гранитами изодрал – не держат руки на камешках мизерных. Упал он в изнеможении, а дедушко тут как тут. Смеется.

-Что смеетесь, дедушко ?

-Дурень ты. Старших не слушаешь. Вот, смотри!

Сказал это и полез на стену, ловко так, изящно, будто и не дед вовсе.

-Научи меня, добрый волшебник! Я тебе любую работу выполню.

-Научу, так и быть. Только чур слушаться меня во всем и не перечить.

-Хорошо, дедушка.

Перво-наперво заставил его дед на пальцах целыми днями висеть да ведра с водой с земли хитрыми методами подымать. Висит Дурень, старается. Год так прошел.

-Как мне до птицы добраться, дедушко? Время-то идет …

-Делай хорошо, что делаешь, и птица сама к тебе ближе будет. А халтурить станешь – так и вовсе улетит прочь, ибо в деле халтурить, все равно, что на месте вкруг себя топтаться.

На второй год дал дед ему тапки волшебные, с которыми ноги на уступчиках мелких стояли. Обрадовался Дурень, вверх полез, да не удержался, сорвался и вниз упал. Дед опять смеется. Гляди! И как был в кроссовках снова вверх и вниз спустился.

-Понял я, дедушко, инсектоид я пред тобой, учи дальше.

-То-то же.

Стал придумывать дедушко проблемы хитроумные, так, чтобы Дурень по месяцу на скале корячился, прежде чем дело ему покорится. Как упадет в отчаиньи – тут же сам дед это и пролезает, как есть. Легко так, непринужденно. Гляди, говорит, коматозник ты деревенский!

Долго ли, коротко ли учился Дурень, сам не заметил, как изменился прилично. Плечи широкие, мышцы стальные, спина как напряжется бугристая, аж страшно, пальцами легко пятаки гнул, так что лишь бумажная наличность у них и осталась. А расклады на стене как придумывал, всем на зависть!

Как-то проснулся по утру, видит – дедушко рядом стоит, смеется.

-Пора тебе вверх лезть, говорит. Учить больше тебя не буду, надо и честь знать.

-Хорошо, учитель. Когда приступать ?

-Да прям сейчас и давай.

Подошел Дурень к стене, перекрестился, да и полез. Легко полез, изящно, как дед учил. Долго со стеной боролся, устал очень, но добрался таки до самого верха. А там тишина. Ветер былинки колышит, в небе облака летят. Осмотрелся вокруг, разглядел что-то и вдруг засмеялся…

А после на самострах встал, перевязался и вниз поехал. Коснулся ногами земли, глядит, а деда-то и след простыл. Только борода накладная на земле валяется. Нашли еще после в шалашике паспорт австрийский на имя некоего гера Фишхубера Килиана, схему ПВО губернии да гайд по стенке с трассами 9 A. А Дурень опять на стену полез, а потом на другую и дальше. И что он там, на верху самой первой стены увидал людям не ведомо, а я вам не скажу вовсе, сами догадывайтесь. Так и лазит с тех пор. И смеется.

О братьях известно немногое. Прождав два часа, решили они дальше за солнцем идти. Брат-то младший, рассудили, так что все равно в борьбе с граблями значения большого не играет. Да и виноват он, конечно, больше всех в их положении бедственном. Собрали все пожитки нехитрые, сбережения и акции, скалу обошли и двинули тихонько дальше, чтобы к солнцу наперед младшего успеть. Так где-то и идут до сих пор, пожар-птицу ищут. Говорят, их следы на побережье Нормандии в последний раз видели. Да врут поди, все равно не проверишь. Что было - то волной с песка уже смыло давно.

Был и я там, Дурня страховал, гри-гри потерял, а в хлябях моря-океяна Атлантического и вовсе фотоаппарат утопил. На сем и сказку заканчивать пора. Ложь, конечно, все, но намеков добрым молодцам изрядно, сам уже считать сбился.

Обсуждение в блоге